Они сидели в кабинете бывшего начальника «Матросской тишины», пили его коньяк, и вспоминали службу, товарищей. Поминали погибших. Раскрасневшийся Бульба стащил с себя тельник, и горделиво демонстрируя наколотый с левой стороны груди герб Советского Союза с подписью «Всегда в сердце».
— Как у вас набил, товарищ командир! Там осталось лучшее время в жизни, всё было понятно!
О том, куда делось прежнее тюремное начальство, Бульба умолчал, а Стас не лез с расспросами. Теперь всё менялось очень быстро, жёсткие коррективы вносила сама жизнь.
Бульба со своими людьми уже получил боевой опыт на этой необъявленной войне. Вначале они подавляли бунт заключённых. Но едва им удалось справиться с внутренним мятежом, как возникла серьёзная угроза извне. Спецназу пришлось отбивать один за другим три штурма тюрьмы.
— Главное, что я себе уяснил — к ним нельзя относиться как к людям, — делился опытом Бульба. — И лучше не дожидаться пока подхвативший заразу двуногий превратится в жуткую гадину…
Легата такая позиция бывшего подчинённого удивила и покоробила:
— Но как понять, болен человек или здоров?
— В том то и дело! — оживился Бульба. — Поэтому своим парням я чётко объяснил задачу, чтобы они не мучились муками совести из-за возможной ошибки.
Видя что командир не слишком хорошо его понял, Бульбанюк пояснил свою мысль:
— На хрена ждать, пока их станет слишком много? Для тех, кто ещё имеет какие-то шансы, — для нас с вами, например, — это может очень скоро стать большой проблемой. Так что надо раз и навсегда решить для себя, что все, кто остался за стенами — «духи» или станут ими. Это снимает массу проблем.
— Конечно, так проще всего, — неодобрительно усмехнулся и покачал головой Легат.
— Эх, товарищ гвардии майор! Вы их просто ещё не видели в деле, — с лёгкой укоризной посетовал Бульба. — Каждый из них опасней десяти «духов». Очень быстрые, падлы… И почти неуязвимые… Особенно наводят жуть на моих парней мертвецы, в ком эта гадость сидит… Я своими глазами видел одного такого — без ног, изрешечённого пулями, который вдруг ожил, подполз к нашему раненому и сразу отгрыз ему нос… Когда его кололи штыками, он ловко извивался и норовил вцепиться кому-нибудь из нас в ногу… Подозреваю, что в заражённых трупах процесс разложения останавливается. С одной стороны после целого дня на жаре от них воняет могилой за сотню шагов, да и выглядят они погано, но с другой я видел здоровенные куски мяса, вырываемые из их тел пулями и осколками, когда мы в упор резали их из пулемёта. У нас отличный пулемёт, калибр — 7,62 мм, начальная скорость пули — почти 1000 м/с, скорострельность — 900 выстрелов в минуту, и он, чёрт возьми, оказался почти бесполезен! Брошенная мною граната смогла остановить лишь одного из сотни прожорливых тварей. Только одного! Его развороченное взрывом тело отбросило обратно за стену, но оторванная голова покатилась к нам и продолжала клацать челюстями, пытаясь укусить за ногу!
Стас слушал с лёгкой оторопью рассказ бывшего подчинённого, а у того побелили скулы на лице при воспоминании о недавнем бое:
— Один из моих парней выстрелил из ручного гранатомёта. Выпущенная ракета взорвалась в самой гуще лезущих на стену тел, но даже это не остановило их! Товарищ капитан, я знаю сотню разных способов прикончить человека, — вы сами научили меня этому, — но как лечить болезнь, если лекарства нет?! Потому что привычные нам способы тут работают плохо. Даже напалм! Чёртовы ублюдки пылали как факелы, но продолжали переть на нас, даже не замедлившись! Один поджаривающийся зомби вцепился своими клешнями в нашего пулемётчика и впился зубами ему в шею, горящий напалм полился с него на бойца. Мне пришлось выпустить половину рожка в них обоих… Но другие твари тоже стали с разбегу налетать на моих бойцов, и в адском пламени рвать на них мясо, — всё это я видел собственными глазами, пока мы отступали через двор. Мы с огромным трудом отбили тот штурм. Поэтому я говорю вам, товарищ гвардии майор: надо уничтожать любого там за стенами, кто попадёт в прицел, прежде чем они окончательно обратятся в этих тварей. А что ещё, будь я проклят, нам остаётся делать?!..
Стас вдруг увидел перед собой безумца. Легат скосил глаза на груду бутылок в углу, потом окинул взглядом стены. Ещё с порога его удивило огромное количество икон и крестов. Даже в храме столько не увидишь. И при этом символы христианства причудливо соседствовали с намалёванными краской из баллончика и окурками кабалистическими символами из чёрной магии, какими-то рунами… Да тяжело им приходится тут…
— Ты сам знаешь, брат, что можно надеяться только на себя, — ответил Легат. — Богу и дьяволу — не до нас, они вечно заняты своими разборками.
Бульбанюк нервно дёрнул щёкой:
— А как нам жить? Делать вид, что всё нормально, всё хорошо…Но мы тут в мышеловке! Я предпочитаю знать, что мне делать. Мои парни тоже. Поскреби любого из моих людей, обнаружишь ветерана каких-нибудь боевых действий. Одна только беда, солдат должен твёрдо знать, что даже если продажная девка Фортуна однажды изменит ему с врагом, и супостат убьёт его, то пролетающая над полем брани Валькирия соберёт души честно павших воинов и отведёт их в рай для таких грешников, как мы. Но как в это верить, когда мы видели атакующих нас мертвецов?!
— Я тебе уже не командир, брат. Учить и приказывать не могу. Но ты вспомни тот вечер на перевале… За соседнюю гору садилось солнце…такой красоты я больше никогда не видел. А мы готовились к смерти. Я вызвал добровольцев, которые должны были остаться со мною прикрывать отход остатков нашей группы с ранеными. И ты, Бульба, вызвался первым. Хотя тебя никто не заставлял… Это было глупо. Ведь у нас почти не было шансов.
На какое-то время повисла тишина, навеянная ностальгическими воспоминаниями.
— Почему бы вам не остаться с нами, товарищ гвардии майор? — в глазах Бульбы блеснула надежда.
— Что я тут забыл? — пожал плечами Легат.
— Под вашей командой, товарищ гвардии майор, нам снова повезёт, как тогда на перевале.
С улицы донёсся резкий треск выстрела. Легат рефлекторно схватился за кобуру, но сразу заметил равнодушную реакцию Бульбы. Здешний командир на выстрел отреагировал флегматичным поворотом головы, будто ничего особенного не случилось.
— Я же говорил, что предпочитаю лечить болезнь до того, как она заявит о себе, — усмехнулся он.
Глава 36
Командир роты капитан Василий Васильевич Сенин открыл глаза и сразу взглянул на наручные часы. Он проспал ровно два часа. Не так уж и много, если учесть, что перед этим он не спал двое суток и буквально валился с ног от усталости. Капитан встал с походной кровати, взял полотенце и вышел из палатки, поприветствовав своего заместителя. Палаточный лагерь военных был разбит в тени возведённой в рекордные сроки десятиметровой «китайской» стены.
Пока Сенин скрёб себе заросшие щетиной щёки опасной бритвой возле умывальника, его заместитель лейтенант Кирилл Ляпин рассказывал, что произошло за последние два часа…
Слушая своего заместителя, Сенин старался смыть ледяной водой похмелье. Кровь стучала у него в висках, язык прилип к нёбу. Похоже, два часа назад они с командиром соседней роты здорово перебрали, раз сниться такая гадость. Сегодня у соседа по позиции день рождения, юбилей, вот и пришлось вопреки своему желанию выпить за его здоровье водки. Ну и заодно для укрепления боевого содружества, как того требуют военные традиции.
Давненько ему не снилась такая мерзость. Да ведь и водки он не пил уже очень давно. Вот и приснилось, что стоит он с дирижерской палочкой на подиуме с пюпитром над оркестровой ямой, в которой, как он знает, собраны лучшие ученики его музыкальной школы, в которой он работает директором. Только маленьких оркестрантов самих не видно, — ни лиц, ни голов — просто под ногами чёрный провал, как огромная братская могила. Взмахнув палочкой, он начинает исполнение своего любимого произведения и сразу же понимает, что оркестр с первых нот жутко фальшивит. Просто ухо режет.