— Но вы же давали подписку о неразглашении — напомнил Тёрнер, начиная терять терпение и переходя от уговоров к угрозам. — Вы офицер, а не свободный художник. Вас могут судить за раскрытие государственной тайны.

— И всё же я решил…решил, что уничтожу криазотые камеры с образцами выращенной культуры и жёсткий диск со всеми полученными результатами. — Профессор повернулся спиной, подошёл к демонстрационному стенду, взял со стола кетчуп и начал забрызгивать томатной пастой манекены, словно кровью и мозгами: — Если не остановиться прямо сейчас, то судный день для Америки неизбежен, всё повториться в точности, как в Москве, тогда на наших кухнях тоже будет так.

— Хорошо, Рон, считайте, что я вас услышал — смягчился Тёрнер. — Может вы и правы… Во всяком случае дайте мне два дня на размышление. Я должен понять, как мне теперь быть, учитывая новые факты, которые вы на меня обрушили.

Они снова пожали руки, и профессор признался:

— Уже несколько ночей я мучаюсь бессонницей, потому что боялся и понимал неизбежность этого нашего объяснения.

— У меня ведь тоже семья, — по-человечески просто пояснил Тёрнер, и тем же тёплым, приятельским тоном и посоветовал: — Вы устали, дружище. Отправляйтесь-ка куда-нибудь отдохнуть и проветриться, как раз приближается уикенд, а в понедельник я с вами свяжусь и сообщу своё решение.

Глава 79

После разговора с незнакомцем, внешность и слова которого вызвали у Маргариты Павловны Козыревой крайнее неприятие и шок, женщина была сама не сама. Не то, чтобы она поверила словам провокатора будто священники здешнего храма приносят в жертву детей. Для этого она была слишком просвещенным и адекватно смотрящим на мир человеком. И всё же тяжёлый осадок на душе разговор оставил.

А тут ещё Маргарита Павловна заметила в толпе слушающих проповедь людей женщину с явными признаками болезни: по лицу несчастной катились крупные капли пота, которые она не успевала вытирать платком. При этом было заметно, что женщина всячески старается скрыть свой недуг от окружающих. Хотя страшная бледность, испарина на лбу, ввалившиеся глаза и синюшные губы выдавали её с головой. Просто большинство было так подавлено и сосредоточено на себе, что мало смотрело по сторонам, лишь этим можно было объяснить, что никто до сих пор не обратил внимание на подозрительную особу и не поднял тревогу.

После проповеди Маргарита решилась подойти к ней.

— Что с вами, вы больны?

В первую секунду глаза незнакомки расширились от страха, затем тревожно забегали, однако она постаралась скрыть волнение за беспечной улыбкой:

— Пустяки. Обычная простуда. Просто долго стояла на сквозняке вот и продуло.

Маргарита покачала головой.

— И всё же вам надо показаться доктору. Наверняка среди всех этих людей есть врач или хотя бы человек с базовым медицинским образованием. Вам обязательно помогут.

Женщина вдруг переменилась в лице, быстро оглянулась по сторонам, будто желая убедиться что никто их не слышит, схватила руку Маргариты и с мольбой зашептала:

— Прошу вас, не выдавайте меня! Если о моём состоянии узнают, то выдворят обратно на улицу, как собачонку. Не поступайте так бесчеловечно. Уверяю вас, это всего лишь обычная простуда.

Женщина буквально вырвала у Козыревой обещание сохранить всё в тайне. Однако стоило Маргарите снова остаться наедине с собой, как её стали одолевать сомнения: имеет ли она право брать на себя такую чудовищную ответственность?! Под этой крышей скучены сотни людей — дети, женщины, беспомощные старики, — и все они беззащитны, случись тут вспышка опасной инфекции. Но как нарушить данное слово, и главное к кому обратиться, чтобы действительно не навредить испуганной больной?

Словно присутствующий в храме Господь услышал её мысли и послал Козыревой знакомого, того самого ангела во плоти, что спас их с дочерью от страшной смерти в бензиновом пламени. Михаилу она могла со спокойной совестью всё рассказать и попросить у него совета. Выслушав её, молодой человек заверил Маргариту, что она не должна терзаться, ибо в любом случае поступила правильно. Заглянув в его глаза, женщина увидела там лишь любовь, и окончательно успокоилась. И тогда она решилась заодно поведать Михаилу про неприятного типа, который пытался убедить её, что их с дочерью якобы специально заманили в синагогу, чтобы принести девочку в жертву:

— Конечно, я не поверила ни единому слову провокатора, но от него исходит дикая агрессия.

Михаил и бровью не повёл, лишь вздохнул:

— Я знаю… Лев Давидович всем рассказывает подобные вещи. Потому что не совсем здоров: страдает с юности галлюцинациями и бредовыми фантазиями.

— Почему же вы не выгоните его, ведь он собирается вас сжечь?!

— Если мы это сделаем, он быстро погибнет. Это с виду он такой суровый, все атрибуты настоящего мужика налицо: уверенный взгляд, низкий голос, но в душе Лёва так и остался двенадцати летним мальчиком. Мать выростила его без отца и очень опекала до самой своей смерти, хотя ему тогда уже было за тридцать. Я не психолог, чтобы судить об их отношениях, но то, что Лев так и не женился, вероятно как-то связано с отношениями в их семье.

Его мать до пенсии сделала очень хорошую профессиональную карьеру, но в старости её жизненные приоритеты резко изменились. Она пришла к вере, и стала активным членом нашей общины: много помогала по храму, и в организации благотворительной работы, постоянно бывала в нашем подшефном интернате для умственно отсталых детишек. Из-за этого, вероятно, в какой-то момент стала меньше уделять внимание сыну, он же, как мне представляется, без неё во многих жизненных вопросах чувствовал себя беспомощным. К тому же мать Лёвы часто ездила в Израиль по святым местам, чтобы взять деньги на поездки она разменяла их отличную трёхкомнатную квартиру в центре на более скромную. Лёве это очень не нравилось, они часто ругались. Он несколько раз приходил сюда и требовал, чтобы мы оказали влияние на его мать. Полгода назад в Израиле с ней случился инсульт, живой она уже не вернулась. Лёва обвинил нас в её смерти. Стал ещё чаще являться, — скандалил, угрожал. Наш ребе никогда не пытался его выгнать, а вёл с ним долгие беседы и обычно несчастному, одинокому человеку становилось немного легче, он уходил умиротворённым. К сожалению, помогало это лишь на короткое время: вскоре он возвращался, охваченный злобой на весь мир.

Два месяца назад у Лёвы случился конфликт с соседями, и он попал в психиатрическую клинику. Недавно его выпустили и он стал приходить каждый день. Здесь Льва Сергеевич всегда накормят и не выгонят, даже когда он засыпает где-нибудь на скамейке. До нас дошли слухи, будто какие-то аферисты сумели обманом отобрать у него квартиру, пока он находился в больнице. Теперь вы понимаете, что мы не можем указать ему на дверь.

После разговора с Михаилом прошло что-то около часа. То, что он рассказал, не выходило у Козыревой из головы. Между тем Маргарита за какими-то текущими заботами потеряла из виду пару, которую они обсуждали, а когда стала искать «шпиона» и больную взглядом среди окружающих людей, не смогла найти. То, что они вдруг пропали вряд ли могло быть просто случайностью. Оставив Дашу ждать её, Маргарита отправилась на поиски. Она должна убедиться, что с ними всё в порядке. Улучив момент, Маргарита проскользнула в дверь, куда обычным людям доступ был запрещён. Вскоре она услышала голоса, и пошла на них. В небольшой комнате за приоткрытой дверью происходило очень необычное действо: в центре комнаты на стуле сидела та самая заболевшая, а вокруг неё стояли бородатый раввин, православный священник в рясе с массивным наперсным крестом на шее, католический ксёндз, буддийский лама и мусульманский мулла — каждый в своём облачении. Вместе они молились за выздоровление больной и спасение её души.

Чтобы остаться незамеченной и не мешать, Маргарита отступила на несколько шагов назад, но ещё некоторое время вслушивалась в негромкий хор голосов. В этой маленькой комнатке творилось чудо — перед лицом общей опасности, в порыве человеколюбия люди забыли о всех разделяющих их противоречиях. Казалось благодать, рождённая там, сейчас выйдет из комнаты и начнёт своё исцеляющие шествие за ворота храма, где так необходимо было присутствие живого, милостивого к каждому Бога.