— Развернуть пожарные шланги и подготовиться направить воду в окна, — распорядился начальник тюрьмы, обращаясь к заместителю. — И пусть струи будут такой силы, чтобы сбили мерзавцев с ног, отбросили их к противоположной стене. Пусть знают, что мы их по стенке размажем. Я эту публику знаю отлично: они только силу понимают.

В этот момент к ним подошёл Легат. Сокольничий с озабоченным видом протянул ему руку, после чего снова обернулся через плечо на своего Зама:

— Дави их всех! — коротко распорядился начальник, не скрывая своего крайнего раздражения.

— Будет сделано, товарищ подполковник, — подобострастно заверил майор Рюмин.

— Вряд ли затеянный вами душ поможет, — откровенно высказал своё мнение Стас. — Так вы только ускорите расправу над вашей сотрудницей. Скоро зеки окончательно перестанут воспринимать вашу власть всерьёз.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Что я предлагаю? Не утраивать клоунаду со шлангами, а поговорить с их смотрящим.

Пожилой служака удивлённо взглянул на шустрого паренька. И едва удержался, чтобы не съязвить: «Может мне прикажешь на поклон к „Монаху“ отправляться?». Но ответил со всей серьёзностью:

— А ты не боишься последствий? «Монах» может расценить мой визит как проявление слабости. Всё-таки я здесь законная власть…

— Законная власть вскоре может станет он! — жёстко отрезал Стас. — Что касается остального…могу пойти я. Требуется лишь ваше согласие. Чтобы наделить меня полномочиями вести переговоры.

Сокольничий неприязненно подумал, что вообще-то капитан прав. Хуже всего, что он наверняка сумеет найти общий язык с паханами, которых он, подполковник Тимофей Сокольничий втайне боится до спазмов в животе. Ведь «Монах» только с виду такой спокойный и снисходительный. Его слово для большинства зеков — закон. В камерах полно отморозков, готовых выполнить любой приказ авторитетного вора. А в нынешней ситуации, когда тюремная система парализована, жизнь начальника тюрьмы уже не ценится так дорого, а со временем обесценится ещё больше. На первый план выходят такие вот сильные духом парни, как этот бывший капитан.

— …Хорошо, — не сразу согласился подполковник, — я прикажу отвести тебя к Монаху, можешь договариваться с ним от моего имени… И всё же рискованно это! И ответственность какая! Ты вот что, черкни мне свои соображение перед разговором на бумажку, обдумать это надо. А так я в принципе не возражаю…

Затянувшееся приключение с поисками девушки французского коллеги вымотало Ксению Звонарёву. Ведь они облазили чуть ли не весь парк Ботанического сада, прежде чем окончательно убедились, что поманивший их за собой след оказался ложным.

На обратном пути оператор Володя отстал.

— Вы идите, а я тут кое-что поснимаю и догоню вас, — сказал он, прежде чем исчезнуть со своей видеокамерой, с которой был неразлучен, в зарослях густого кустарника. Договорились встретится возле машины.

Вот и знакомый «Фольксваген» с большим оранжевым пропуском «Французское телевидение» на лобовом стекле. Только вышагивавший неподалёку молоденький постовой исчез. Странно. Ведь если его сменили, то почему не поставили другого полицейского охранять место преступления? И куда подевались мертвецы со двора сгоревшего замка? Не могли же они сами уйти…

В ожидании оператора журналисты сели в машину. Брюийо не сводил тоскливых глаз со своего телефона, на экране которого в качестве заставки стояло фото миловидной молодой девушки с распущенными волосами, и подавленно молчал.

— Это она? — деликатно спросила Ксения.

Брюийо удручённо кивнул, по его небритой щеке сбежала слеза. Ксении пришлось по-матерински обнять его, и взрослый мужчина разрыдался у неё на её плече, как ребёнок.

— Не отчаивайся, Доминик, — утешала Ксения, гладя его курчавые волосы. — Её ведь зову Надежда. Считай это добрым знаком.

— Тебе этого не понять! Мне так одиноко, — пожаловался француз и капризно высвободился из её объятий.

— Ну почему же не понять… — Ксения щёлкнула зажигалкой, желая прикурить, но передумала и выбросила сигарету в окошко. — Поверь, что такое одиночество, мне отлично известно. Это как на плоту в океане — вокруг вода, бесконечно много воды, а ты медленно сходишь с ума от жажды… Поэтому чтобы окончательно не свихнуться, я решила завести себе подружку или дружка. — Женщина выразительно указала взглядом на собственный живот.

— Ты беременна?! О, Боже! Как я не заметил? — воскликнул ошарашенный француз и всплеснул руками. Живот и в самом деле у неё пока не слишком заметно подрос, хотя срок беременности был уже не маленький.

— Вот именно, Боже, — грустно усмехнулась Звонарёва. — Мне ведь уже 37. Раньше было всё некогда, на первом месте всегда карьера стояла. А недавно вдруг ясно так осознала, что меня ждёт, и стало страшно. На горизонте уже сороковник и останусь я одна в пустой квартире… Только будущего папашу решила не ставить в известность.

— Почему? Он же отец. Может, всё-таки стоит обрадовать его?

— Не-а, — бодро улыбаясь, чтобы тоже не разреветься, покачала головой Звонарёва. — Моему Игорьку не нужны проблемы. Я так и вижу его недовольное лицо. Не исключаю, что мой кавалер лишь заметит сухо: «А со мной ты не собираешься обсуждать появление этого ребёнка?». Вы мужики не любите, когда бабы осложняют вам жизнь…

— Не все мужчины такие! — запальчиво воскликнул галантный француз. — Некоторые готовы бросить всё к ногам любимой, если она говорит, что собирается подарить своему господину бэбика.

Ксения грустно усмехнулась.

— Зачем толкать человека на такие подвиги, нет, это не для меня. Если бы я хотела любой ценой заполучить мужика, то поставила бы Игорька перед фактом — надела бы бутафорский накладной живот седьмого месяца беременности и дело в шляпе! А потом задним число придумала бы что-нибудь для отмазки. Только счастье насильно не построишь…

Брюийо деликатно кивнул и внимательно посмотрел на Звонарёву:

— Ты побледнела. Тебя снова начало тошнить?

Ксения вымученно улыбнулась.

— Это ничего. Обычный токсикоз. Мне просто надо что-нибудь срочно съесть.

Доминик открыл бардачок. Ксении он предложил обследовать боковые кармашки объёмного кофра из-под камеры, что лежал на заднем диване: Володя регулярно посещал качалку и обычно запасался специальными высококалорийными батончиками-мюсли для спортивного питания. Но в этот раз они ничего не нашли.

— Тут неподалёку, в павильоне «Рыболовство», вроде ресторан был, «Пять морей» назывался, — вспомнила Ксения. — Чувствую, что мне полезно будет немного пройтись.

Одинокая женщина посреди будто вымершего парка… от таких прогулок по пустынным аллеям на душе становилось всё тревожней. Такое впечатление, что находишься не в городе, а в диком лесу. До темноты отсюда точно надо выбираться!

Павильон «Рыболовство» оказался закрыт. Объявление на дверях ресторана словно в насмешку извещало, что на ближайшие десять дней заведение арендовано под корпоративные мероприятия. Ксения зачем-то сфотографировала объявление. Затем стала по журналисткой привычке снимать всё, что казалось ей интересным вокруг. И так увлеклась, что на время забыла и про тошноту, и про голод. Внимание к деталям часто помогало ей раньше конкурентов с других телеканалов улавливать первые признаки очередной сенсации. Именно так она узнала о начавшейся в городе эпидемии. Её привлекли случаи на первый взгляд немотивированных убийств, «агрессивных сумасшествий», в которых безумцы атаковали друзей или членов своих семей, а также загадочные исчезновения людей. Настораживало, что во всех этих эпизодах врачи и следователи несли с экрана полную ахинею, рассчитанную на простаков. Их запутанные объяснения напоминали не слишком удачное прикрытие чего-то гораздо более серьёзного. После этого она начала специально отслеживать случаи, в которых точная природа события чётко не объяснялась. И с каждым днём количество таких инцидентов возрастало на порядок. Она также отметила, что силы правопорядка в каждом новом случае действуют всё более жёстко, агрессивно, и всё менее охотно идут на контакт с прессой. Поэтому Ксения винила себя в том, что случилось с её коллегами, ведь она была самой опытной в их съёмочной группе и должна была всё просчитать…